Антибард: московский роман - Александр О`Шеннон

Ох, Господи, Господи…

Коньяк, кажется, растекается по всему телу. Струится по каждой вене. Распирает меня всего. Наполняет голову парами. Становится нестерпимо жарко. На глаза наворачиваются слезы.

— Запей, — говорит Павлов беспокойно и протягивает кружку с чаем. Я запиваю, но легче мне не становится. Надо покурить. Чего-то я хотел… А, да — Рита!.. Иду, иду…

Я закуриваю, треплю Лешу по плечу и иду к Рите, заранее улыбаясь на ходу. Внезапно кто-то вскакивает, роняя стул (испуганные возгласы женщин), бросается ко мне, начинает обнимать, тискать и целовать, я радостно кричу: «О, старик!», но кто это, почему столь пылко проявляет ко мне симпатию и целует — не знаю, может, пили когда-то… С трудом отцепляясь, я говорю успокоительно: «Я подойду попозже, выпьем…» — и подхожу к Рите. Она сидит с девушкой. Видимо, сокурсница. Лет двадцать. Не красавица, но что-то есть.

— Привет! — бодро и радостно говорю я им обеим.

— Здравствуй… Садись, если хочешь, я тебе стул заняла.

— Спасибо, конечно, сяду.

— Познакомься, это Наташа, мы с ней вместе учимся, — холодно и официально, не глядя на Наташу, представляет Рита и, сделав секундную паузу, добавляет, отчетливо интонируя: — Она из Томска.

— Андрей.

Я жму протянутую вялую руку с широкой улыбкой лоха. Наташа бросает на Риту испепеляющий взгляд и смотрит на меня, натянуто улыбаясь. Глаза у нее холодные, со стальным блеском. Оценивающие такие глаза. Все понятно… Еще одна завоевательница Москвы. Будущая бизнес-вумен. Из Томска в Москву уехала навсегда, больше туда никогда не вернется, это точно. Будет только приезжать в гости на несколько дней к родителям, привозить подарки и мечтать поскорее убраться обратно из этой дыры. Уцепится здесь зубами и холеными ногтями. Не оторвешь. Будет биться за Москву так, что клочья полетят. Любыми способами, вплоть до запрещенных приемов. Пройдет по головам и по трупам, ничто ее не остановит… Видно, как ей здесь скучно. Не нужно ей всего этого. Ей хочется пойти в ночной клуб с красавцем топ-менеджером, в черном декольтированном вечернем платье, пить дайкири и слушать сладкоголосого Диму Маликова. А здесь собралась какая-то хуета подритузная — неряшливые, потные мужики с растрепанными бородами, с такими рожами, как будто кто-то схватил пятерней, сжал изо всех сил, потом отпустил — да так и осталось, воняющие перегаром, и женщины, главным образом в очках, с немытыми волосами, в походных свитерах и китайских джинсах, оглушительно хохочущие, визгливо пиздящие, пьющие далеко не бордо. Женщины Бардов. И я, улыбающийся напротив своими желтыми, как у Остина Пауэрса, зубами, совсем не владелец сети заправочных станций, поющий туристские песни своей студенческой юности под гитару для собственного удовольствия. Сплошное эпигонство… Да, Наташенька, бардовская песня — удел некрасивых людей, живущих некрасивой, неуютной жизнью. Чувствуется в нас какая-то недоебанность, что ли, болезненная романтичность, гибельная инфантильность, так и кажется, что у каждого барда под носом висит здоровенная радужная сопля. Бесквартирность и безденежность — в этом смысле тебе тут действительно ловить нечего. И публика у нас такая же, ждущая чего-то, сама не знающая чего. Всегда готовая быть сопричастной и благодарно внимать. И предпочитающая не платить за это ни копейки. Ибо духовность — бесценна… Ничего, девочка, ничего… Я-то тебя ах как понимаю! Я бы и сам все это послал куда подальше, только мне уже поздно что-то менять, чего-то добиваться, во что-то верить, а тебе — в самый раз, у тебя еще хватит сил сделать этот город и всех нас. Кинуть к своим ногам. Ты всего добьешься и даже будешь какое-то время обеспечивать своего никчемного первого мужа-москвича. Ты еще проедешь на своем красном «рено», одетая от кого ты только захочешь, по Тверской мимо меня, бесцельно бредущего с постылой гитарой на плече, в замызганных штанах, в толпе неудачников. И даже не узнаешь — обрюзгшего, поседевшего, с красным носом. Только мелькнет какое-то досадное воспоминание… И где бы ты ни появилась, на лбу у тебя всегда будет написано: «Здравствуйте, я ваша большая проблема!»

А за этот бардовский концерт ты еще отомстишь Рите! Но не сейчас. Сейчас Рита тебе нужна. И Рита прекрасно это понимает.

— Вы давно здесь? — спрашиваю я любезно.

— Полчаса сидим, — отвечает Рита, — я уже думала, ты не придешь. Судя по твоему голосу, когда мы разговаривали по телефону…

— А! — Я начинаю деланно смеяться. — Это я просто решил отдохнуть и заснул. Блин! Проснулся, блин, и не пойму — где я, который час… Как-то я подустал в последнее время. А может — давление?

— И с чего только ты так устаешь? На работу, кажется, не ходишь…

Тоном правильной девочки.

— Ну-у-у…

— Я тут тебе привезла… — Слегка покраснев, она протягивает мне пакет. — Ну, что ты любишь…

— О! — Меня всего аж передергивает от радости. — Рита! Спасибо тебе огромное! Это для меня лучший подарок.

И я совершенно искренне не нахожу слов.

В пакете ощущается приятная коньячная тяжесть. Весь светясь от счастья, я извлекаю на свет божий пол-литровую бутылку «Московского». Мой старый, проверенный друг! Пойло, конечно, еще то, но по крайней мере куда изысканнее «Гянджи». Но почему пол-литра? Прежде она одаривала меня только фляжками 0,33. Пугающая щедрость, наводящая на тяжелые раздумья… А впрочем, все равно.

— Может, по рюмашке?

— Ты же знаешь, — раздраженно отвечает Рита, — я крепкие напитки не пью. Я тебе уже несколько раз говорила…

Вот, еб твою мать, опять забыл!

Я виновато улыбаюсь, киваю и вопросительно смотрю на Наташу. Она молча качает головой, с трудом скрывая презрение. Я, наверное, так и не услышу ее чарующего голоса. Не удостоюсь. Вот если бы на этикетке значилось «Хеннесси», «Баккарди» или «Текила», она разделила бы со мной компанию не задумываясь. И даже если вместо благородного напитка там плескалась бы какая-нибудь бурда вроде Лешиного самогона, старательно смаковала бы ее, поддерживая оживленную беседу, как на светском рауте, готовясь к светлому будущему… Наверное, когда ехала в Москву, думала, что здесь даже в метро ездят исключительно в смокингах и вечерних туалетах из бутиков, а пьют только шампанское и арманьяк. Представляю, сколь велико было разочарование…

Кстати, тот же «Хеннесси» на вкус удивительно напоминает «Московский» (на заметку пьяницам).

— Андрей, можно тебя на минутку? Чей-то звенящий от напряжения голос.

Вера! Господи, Вера!.. Как же я мог забыть? Вот еб твою мать! А где ж она была?

Вера стоит рядом и скорбно смотрит на меня.

— Познакомьтесь… Вера… Рита… Наташа…

Женщины чопорно кивают.

— Я должна тебе кое-что сказать…

— Я сейчас. Пардон, — с заискивающей улыбкой говорю я Рите. Какой-никакой, а спонсор… На Наташу я даже не смотрю — пошла на хуй, тундра!

Я с трудом поднимаюсь, держа в руке пакет с коньяком, и меня начинает неудержимо клонить в сторону… Лоб, все лицо становится мокрым. Внутренние органы словно внезапно оторвались и противно колышутся во мне. Мозги перетекают и бултыхаются, как каша. В глазах вспыхивают яркие светлячки.

Чтобы не рухнуть, я делаю несколько мелких шажков вбок, напоминающих па из сиртаки, и врезаюсь в Веру. Охнув, она ловит меня и крепко прижимает к себе. Я моргаю несколько раз, пытаясь установить фокус, делаю глубокий, но судорожный вздох, и говорю, обращаясь ко всем трем:

— Что-то у меня давление сегодня разыгралось. Наверное, из-за погоды…

— Сегодня обещали магнитные бури, — добавляет Вера сочувственно.

Я киваю — просто черт знает что такое эти магнитные бури!

Рита смотрит на меня с подозрением.

— Я сейчас, — повторяю я. — Идем, Вера.

Для уверенности я хватаю Веру за руку, и она с готовностью тащит меня через столы.

Мне кивают, мне улыбаются, поднимают навстречу рюмочки. Жмут руки, похлопывают. Любимец публики, ебенать! Я старательно реагирую.

— Степанов, пить будешь?

Я улыбаюсь и спотыкаюсь. Спотыкаюсь и улыбаюсь.

— Привет!.. Привет!.. Привет!..

А куда мы, собственно, идем? Куда она меня тащит? Что еще случилось? Опять какие-то проблемы… Заебали меня уже все со своими дурацкими проблемами. Со своими мужьями, женами, бабами, мужиками… Что ж им всем не живется-то? Квартиры есть, бабки есть, руки-ноги целы, найди себе кого-нибудь и ебись. А если не хочешь — не ебись. Какие могут быть проблемы? Зачем их себе придумывать и мне потом мозги засирать? Будь у меня деньги и квартира, я был бы просто счастлив. Абсолютно. Ей-богу! Я бы стал наконец спокойным. Славным, добрым парнем. Понимающим и сочувствующим. Белым и пушистым. Жил бы себе на полную катушку, отключившись от пораженного вирусом информационного поля России. Веселился бы сам и другим дарил радость. Искренне бы со всеми дружил. И никаких проблем у меня бы не было. Ни-ка-ких! Ни с женщинами, ни с мужчинами. Ни с душой, ни с духом, ни с духовностью… Потчуйте этой вашей духовностью, как пургеном, народ, у которого живот раздуло от паленой водки и просроченных консервов, он все схавает и еще благодарить будет, а от меня отстаньте, ради Бога! Я сам — воплощение духовности, я артефакт духовности, я весь свечусь от духовности. Я духовнее всех этих козлов и дебилок от поп-культуры с Первого канала, которые, прикажи им завтра небожитель Эрнст вставить в зады павлиньи перья и нагишом выскочить на сцену КДС, потому что подобное шоу придумали светлые головы с дециметрового канала, вещающего три часа в сутки на трейлерную стоянку близ городка Даунвилл, штат Алабама, и ОРТ заплатило за эксклюзивные права на эту невъебенную поебень десять миллионов баксов, покочевряжатся немного, чтобы набить себе цену, но выскочат как миленькие, да еще и передерутся за кулисами по поводу очередности. Поэтому в России у козлов и дебилок всегда есть деньги, а у носителей истинной духовности вроде меня — никогда нету… И вот я думаю послать телеграмму этому балагуру Швыдкому с уведомлением о том, что я безвозмездно передаю свою долю положенной мне по Конституции духовности в пользу Отечества, чтобы продали ее на Запад, она у них там всегда ходкий товар, а на вырученные деньги пусть не выебываются и соорудят памятник Герою Новой России, которого Родина-мать пятнадцать лет вынашивала, страдая токсикозом и падучей, а потом все-таки родила, при непосредственном акушерстве отечественного кинематографа, как известно, самого интеллектуального и человечного в мире (вспомним Эйзенштейна! вспомним Тарковского! вспомним Хуциева!) и герой этот уже, слава Богу, не космонавт и еще, увы, не честный банкир, а придурковатый отморозок Данила Багров с поджигой в недрожащей руке… Вот тебе, блядь, и вся сверхдуховность… При слове «духовность» мне хочется поскорее заглянуть в свой холодильник, чтобы убедиться, что там хоть что-нибудь еще осталось. Духовность — дешевка. Эрзац. Муляж сочного окорока в витрине разграбленного универсама. Морковка перед носом у ишака. Позолоченный сливной бачок обоссанного унитаза в номере люкс отеля «Метрополь». Вышитый петухами гобелен, закрывающий зияющие дыры посредственности, лени, пиздобольства и отсутствия воображения. Секс для нищих… У нас даже стриптиз какой-то духовный, а не сексуальный, с явственным налетом спортивности, словно девушка на шесте выполняет кандидатский норматив по спортивной гимнастике. Смотришь на ее акробатические выкрутасы и ни хуя не чувствуешь, кроме страха, что она в конце концов ебнется с этого шеста и сломает себе что-нибудь… Не надо заботиться о моей духовности, лучше дайте мне денег, и вы увидите, что ни в чем больше я не нуждаюсь. Что все остальное у меня уже давным-давно есть. Только я не знаю, в какую помойку все это выкинуть. Все дерьмо этого мира, которое я тащу на своих плечах… Многое бы я отдал, чтобы однажды, с полным на то основанием, заорать в открытую форточку: «Ми-и-ир, я посылаю тебя на ху-у-уй!..»